На завтрак я сходил лишь однажды – в первый день отдыха. Поковырялся в серой овсянке, кривясь сжевал сухую яичницу и больше в столовой не появлялся. Спал до десяти, валялся в постели до одиннадцати, а после степенно спускался с невысокого холма, где среди пыльных пальм и кипарисовых свечек были разбросаны корпуса пансионата, на набережную. Два молодых весёлых армянина, орудовавших в открытой палатке у шкворчащего мангала, запомнили меня сразу и ежеутренне встречали радостным гомоном.